Кирилл Усанин - Разбуди меня рано [Рассказы, повесть]

А как сдал я экзамен, выдали мне новую спецодежду и в инструменталке разный нужный инструмент.

Так я показался в лаве — весь чистенький, с ног до головы. Привел меня горный мастер Косолапов к конвейеру, сказал:

— Вот хозяйство твое, действуй, — и ушел, оставив меня одного.

Лава была низкая, и было так узко и темно, что чувствовал я себя как в мышеловке. Когда же работала врубовка и крутился мой механизм, то мне было легче, но когда наступала тишина, то я слышал, как рядом со мной, в выработке, обваливалась порода, трещали стойки, и казалось, еще мгновенье — и кровля не выдержит, рухнет, придавит меня. И рядом долгое время никого из шахтеров не было, и я ждал, когда врубовка доедет до меня. И действительно, мне стало веселее, когда недалеко стал работать крепкий, высокого роста парень. Работал он без устали, не давая себе передышки ни на минуту, в руках его широкая лопата мелькала быстро: туда-сюда, туда-сюда. Я невольно загляделся на него и не сразу заметил, что на моем конвейере случилась авария. Цепь оборвалась, съехала вниз и противно, со скрежетом, застучала о барабан. Я выключил конвейер и со страхом и ужасом глядел на то, что произошло, и не мог опомниться, не слышал, что мне кричали.

— Эй ты, чего стал! — закричал на меня откуда-то появившийся горный мастер.

А я и слова не мог сказать, смотрел на него, будто не понимал, чего он добивается от меня.

— Ты что, оглох?

Горный мастер страшно выругался и, наверно, готов был меня убить.

— Да ничего страшного, — послышался голос парня, который работал рядом со мной. — Мы это дело в пять минут исправим. Верно? — И он улыбнулся мне, похлопал по плечу. — Ну-ка, сбегай вниз, позови слесаря.

Обрадованный такой неожиданной поддержкой, я покатился вниз, не побежал, а именно покатился, так как иначе нельзя было быстрее двигаться по лаве с узким проходом.

Когда мы со слесарем поднялись на мое рабочее место, уже все было готово, оставалось только соединить цепь. Косолапов что-то проворчал, а парень весело сказал:

— Ну вот, живем.

А после смены он сам подошел ко мне, представился:

— Знакомимся, что ли? Василий Бородин.

С этого дня он стал моим другом и учителем. Я обращался к нему всегда, когда мне было трудно, и знал, что он поможет мне в любую минуту. В свою очередь он обращался ко мне за консультацией по немецкому языку. Вместе с нами работал прекрасный человек и шахтер Андрей Шефер. По национальности он был немец. Но свой язык он знал только устно и разговаривал на таком своеобразном диалекте, который очень отличался от правильного литературного. Был еще один специалист — комбайнер Соколов. В войну его вывезли еще мальчиком в Германию и у одной престарелой барыни он пас свиней. Там он нахватался разных немецких слов, и память его сохранила их огромное количество. Я помню, как в перерыве между работой или на остановке, в ожидании подземного трамвайчика, мы горячо, каждый по-своему, как мог, разъясняли что-нибудь по-немецки. Это были импровизированные, «самодельные», как называл их Василий, уроки, которые уже никогда не повторятся. Тогда Василий учился в восьмом классе вечерней школы, а немецкий язык давался ему трудно, но парень он был свойский, компанейский и не молчал ни минуты, все шутил и что-нибудь рассказывал или, напротив, настойчиво спрашивал, и не мудрено, что с ним всегда было интересно. Свободного времени в шахте не так-то много, и наши встречи и занятия продолжались и на земле — в раскомандировке, по дороге домой, в ресторане или у Василия Бородина дома, где нас встречала его жена Галя, которую он обычно называл Михайловной.

— А ну, Михайловна, — говорил он еще с порога, — сготовь там чего-нибудь, а мы пока позанимаемся.

Я стал бывать у Бородиных чаще и приходил просто так — посидеть, поговорить о том о сем, сходить в кино, посмотреть телевизор. Что это было за время!

А потом, когда я уже был далеко от него, от своих товарищей и друзей по шахте и по поселку, я с нетерпением ждал своего приезда домой, чтобы побывать в гостях у всех и, конечно, у него, у своего учителя и друга.

Сегодня я встречу Василия Бородина на рабочем месте, в лаве, и все должно произойти так, как было когда-то.

— Пошли одеваться, шахтер, — сказал мне Сергей Заболотнев, а кто-то рядом проговорил:

— Ну, с богом.

Почему обязательно с богом? Тут нет верующих, в шахте такое случается, что соберешь иной раз всех чертей и богов и обложишь их трехэтажным матом. Какая уж там тихая и спокойная вера. Видать, такова уж традиция наша, от прадедов и дедов запавшая в душу, говорить перед самым порогом в дорогу с легким выдохом, мягко и грустно: «Ну, с богом». «Ну, с богом» — значит с удачей, с хорошим настроением, с хорошим трудовым днем.

И вышли из раскомандировки не поодиночке — все вместе, чтоб видели: идет бригада. Так делают на каждом участке. Все вместе — как собрались в раскомандировке и до той минуты, как выедут на-гора. Такой уж неписаный шахтерский закон! Да разве только шахтерский? И прекрасно, что он есть и будет всегда!

Мне быстро нашли спецодежду, и я скинул свой штатский костюм и облачился в рабочую робу. С какого она плеча? Зачем спрашивать? Видно, что носит ее шахтер, старательный и аккуратный: на локтях заплатки, пуговицы на месте и совсем чистые портянки. И мне она как раз впору, можно в зеркало взглянуть, вот оно, рядом, но делаю я это незаметно, как бы случайно, мимоходом, что ли.

— Ничего, хорош, — улыбнулся Сергей. И откуда он только вынырнул? Видно, решил за мной присмотреть.

Еще вчера, уже после вечеринки, сидели мы с ним за столом у него дома, вспоминали прошлое, и Сергей мне говорил:

— А мне повезло. С Васей-то Бородиным, посчитай, двенадцать лет как вместе. От него — никуда.

А когда попросил я его сказать, как работает в настоящее время Василий, он даже удивился.

— Да ты и сам знаешь не хуже меня. Все такой же, ничуть не изменился. В общем, парень душевный, свой в доску, а в нашем деле шахтерском — это главное. Чувствовать себя во всем таким же, как все, — наравне. И он — шахтер, и я — шахтер, и дорога — одна. Чего уж там выкобениваться. Я таких, выкобенистых, повидал за свой век немало. Жалкие они, несерьезные. А Василий — нет. Потому, наверно, и прижился. А ты, значит, в Москве?

— В Москве.

— Был я там. Шумно слишком, бестолково.

— Привыкнуть надо.

— Это верно. Привычка — вторая натура. Я вот нонешним летом в Ташкенте отдыхал, у родных жены. Жарища, спасу нет. А им хоть бы что. А у нас, на Урале, как? Завернут морозы, прижгет лицо да еще за одно место так прихватит… Да чего я опять говорю, ты сам тутошный. Соскучился, видать, по родным краям, на родную сторону потянуло. Вот и на проводины успел, это хорошо. Марина, она женщина на шахте всеми уважаемая…

Он был чуть под хмельком и, обычно молчаливый и спокойный, неожиданно разговорился, обнял меня сильной рукой, говорил:

— Это правильно, нельзя забывать свою родину. Какая ни на есть — пыльная и неасфальтированная, а все родная земля, босыми ногами утоптанная. Ты приезжай завсегда к нам, не забывай. И спасибо вот говорю, что забежал, не обошел Сергея Заболотнева. Извини за угощение, конечно, честно говоря, никого не ожидал, а время, глядь, позднее, магазины позакрывали. Понятно, всем нужно отдыхать, сочувствуем… Ну, зачем же, ты свои привычки московские оставь, они тут не пляшут. Мы — свои, и руками не махай. Ты послушай меня, что я скажу, что сказать хочу… Приехал — отлично, завтра придешь — приходи, рады будем. И уж не погнушайся, если чего не так будет. Она ведь, шахта, не ресторан, не все по заказу… Да, конечно, ты не забыл, это верно… Забывать нельзя…

Мы долго стояли у дверей, уже в пятый раз пожимали на прощанье руки, но в последний момент что-нибудь вспоминалось, и Сергей, прижимая меня к притолоке, опять говорил:

— А Петя Салтыков в больнице лежит. Ушиб в голову. Ложняк отошел и припечатал немного по затылку. А никто и не заметил сразу. И сам не говорил. Все работал, парень что надо… Не помнишь? Ну, как же так, на сорок второй лаве вместе вкалывали, он еще в помощниках у меня ходил. Забыл? А говоришь — все помню… Ты уж зайди к нему, не обижай…

— Пошли, Коля, пора спускаться, — сказал Сергей Заболотнев.

Подали клеть. Меня ребята пропустили вперед. «Почетное место», — пошутил кто-то. А чего выбирать — площадка два метра на четыре, огороженная со всех сторон. На уровне плеч тонкие прутья, держись покрепче. Каждое место тут почетное, любое выбирай, не ошибешься.

Бригада небольшая, восемь человек, все вместились. Взглянул на меня Сергей, подмигнул: держись, мол, поехали.

Резкий сигнал, рывок вверх — и падение вниз, быстрое и плавное. Замелькала стена ствола, бетонная, влажная, и подступила тишина — непривычная, глухая, и шахтный, свежий воздух, пропитанный углем и еще чем-то подземным, ударил в лицо, послышался лязг вагонов, монотонный вой вентилятора, яркий свет, — приехали.